Источник: ОНК в лицах
Анна Вадимовна, Вы начали ездить по колониям Пермского края еще до выхода закона об ОНК. Расскажите о своем первом визите в колонию. Как Вы там оказались?
1999 год. Мне было 20 с небольшим лет. Я жила в центре Перми, неподалеку от следственного изолятора. Как раз тогда у всех на устах было громкое дело, по которому 45 женщин получили реальные сроки за участие в финансовой пирамиде. Я очень хотела попасть в женские камеры, чтобы поддержать девчонок, ведь ни за что сидели! Мне, естественно, отказали. Но именно это, наверное, меня и подстегнуло проявить упорство. Около года я обивала пороги регионального ГУФСИН. И вот, наконец, доступ мне дали, но не в Пермское СИЗО, и не к женщинам, а в мужскую колонию особого режима в 400 километрах от города. Декабрь месяц. Приезжаю, а там деды снег убирают. Они лопаты побросали, на меня глядят, а на их лицах читается: “Это кто еще такая? Как здесь оказалась?” И самое главное: “Зачем?” Примерно эти же самые вопросы мне задал тогда и замначальника по воспитательной работе. Он меня, конечно, выслушал, но в итоге послал… в сторону дома. Так произошло мое первое “явление” в колонию. Именно тогда я и поняла, раз визит стороннего человека вызывает такое недоумение с обеих сторон, значит, эту работу не делает никто. И я сделала свой выбор.
Вы посещаете и мужские, и женские колонии Пермского края. С кем сложнее работать, с осужденными женщинами или мужчинами?
Практика показывает, что женщины навещают и поддерживают своих мужей, оказавшихся в местах лишения свободы, и как правило, их дожидаются. Этого нельзя сказать о мужчинах. В большинстве случаев, женщинам после освобождения просто некуда пойти, они никому не нужны. Особенно сложно ситуация обстоит с женщинами, совершившими убийство своих абьюзеров. По статистике чаще всего причиной становится систематическое длительное домашнее насилие со стороны партнера, либо самооборона. В материалах дела у большинства из них примерно один и тот же сценарий, различаются только орудия убийства. И женщина идет в полицию, пишет явку с повинной: “Я человека убила!” И этот факт для нее перевешивает все остальное, в том числе и цену собственной жизни. Наверное, потому что все-таки истинное предназначение женщины в этом мире – давать жизнь, а не отнимать ее. Другое дело мужчина, который по этой же статье сидит, он будет стоять до последнего, что не виноват, и это обстоятельства так сложились.
В Международный женский день 8 марта в этом году мы открыли центр постпенитенциарной адаптации для женщин “Нечужие”. Здесь мы помогаем женщинам идентифицировать себя как человека, оказавшегося не в то время, не в том месте. Для них очень важно получить точку опоры, чтобы продолжать нормальную жизнь после освобождения.
Как Вы попали в ОНК?
В ОНК я попала в тот момент, когда начался активный процесс вовлечения в деятельность комиссии социально ориентированных некоммерческих организаций. Для того, чтобы погрузить в тему далеких от правозащитной деятельности новых членов ОНК, одной из правозащитных организаций города Перми был разработан грант, в рамках которого мы могли выбрать себе стажировку у опытных правозащитников. Грант получил государственную поддержку. А я выбрала и приехала в Марий Эл к Ирине Протасовой, которая на тот момент являлась председателем региональной ОНК. В Йошкар-Оле я прожила две недели, и все это время Ирина буквально за руку водила меня по закрытым учреждениям, показывала как работает этот механизм. И по сей день работа ОНК Марий Эл того времени является для меня эталоном.
Что именно Вам понравилось?
В первую очередь – это методичность работы. Именно на примере ОНК Марий Эл я поняла, что методичность посещений (даже без опыта юридического сопровождения) является эффективным превентивным механизмом, направленным на предупреждение нарушений прав человека в закрытых учреждениях. Я помню, когда мы с Ириной отправились в отделение полиции, она зашла в каждую камеру изолятора временного содержания, поговорила со всеми задержанными, при этом, была вежлива в обращении как с сотрудниками, так и с задержанными, не делая акцент на статусе одних и негативном восприятии других. Она относилась к ним на уровне “человек к человеку”. Именно этих принципов я стараюсь придерживаться в своей деятельности и сейчас.
В Вашей работе что-то изменилось, после того, как Вы стали членом Комиссии?
Это сильно все осложнило. Препятствий в работе никаких не было, но изменилось само отношение ко мне. Возможно, дело в восприятии ОНК как структуры. Если раньше мы с сотрудниками могли разговаривать по душам, с кем-то даже дружили, их дети совершенно спокойно приходили ко мне в гости, то после того, как я стала членом ОНК, многие из них дистанцировались, и мы начали разговаривать на официальном языке.
Что касается осужденных, раньше они открывали мне глубину своей души, а после изменения моего статуса чаще стали говорить про плесень. Нечто ценное было утрачено. При этом, меня начали обманывать как осужденные, так и сотрудники учреждений. И те, и другие пытались таким образом понять, как мой новый статус поможет им в достижении их собственных целей.
На что Вы в первую очередь обращаете внимание, когда приезжаете в колонию?
Прежде всего я обращаю внимание на количество жалоб. Если в этой колонии нет жалоб, значит надо там побывать. Если осужденные могут свободно жаловаться, значит администрация прилагает все усилия, чтобы в этом учреждении все было в рамках закона.
Несмотря на то, что Вы были недовольны работой ОНК, Вы проработали в ее составе все три созыва. Почему не бросили этим заниматься?
Уйти – не в моем стиле. Если я за что-то берусь, то должна довести это до логического конца. Во время последней ротации от нашей организации было выдвинуто несколько кандидатов, и один из них стал председателем ОНК. Таким образом, хоть и опосредованно, но я продолжаю принимать участие в этой работе и делать все от меня зависящее.
Ведь изначально институт ОНК создавался с целью контроля за соблюдением прав осужденных в местах принудительного содержания. Сейчас мы находимся на стыке, когда ОНК теряет правозащитную роль и углубляется в социальную деятельность. Это, на мой взгляд, нарушает фундамент деятельности института ОНК. Время покажет, возможно я не буду в этом больше участвовать.
Вы объехали все колонии Пермского края и не по одному разу. Знаете что, где и как. А как начинающему члену ОНК научиться видеть то, что действительно важно?
В Пермском крае 17 исправительных колоний, 6 СИЗО, 95 отделов полиции, Центр временного содержания иностранных граждан и несколько психиатрических больниц. 13 человек в составе ОНК не могут помочь всем 15 000 осужденным в принципе. Они даже поговорить с каждым не успеют за весь срок своего созыва. Поэтому правильнее работать на предупреждение нарушений. Для этого совершенно не обязательно иметь какой-то особенный опыт и знания, просто поставьте себя на место задержанного или осужденного и подумайте, что бы не понравилось именно вам?
В одном изоляторе временного содержания в камере для женщин чаша Генуя располагалась в расстоянии метра от глазка наблюдения. На мой вполне резонный вопрос: “Для чего?”, администрация учреждения ответила просто: “Всегда так было”. А потом все-таки задумалась, что это действительно как-то странно. В этом случае совершенно не важно, были ли жалобы на подобные условия содержания или нет? Надо сказать, на такие абсурдные моменты всегда бывает быстрая реакция, и нарушения устраняются. Но если дело касается проблем посерьезней, например, вопросов, требующих финансовых вложений со стороны Москвы, то они решаются не так быстро. В любом случае, нужно обсуждать проблемы с сотрудниками, с администрацией учреждения, приходить к единому мнению, и тогда любой вопрос может решиться.
Приведите пример, когда Вам удалось добиться каких-то системных изменений, которыми Вы можете гордиться?
Многие годы Пермский край занимал лидирующие позиции по уровню рецидива. В 2017 году мы реализовали большой проект, который непосредственно касался деятельности ОНК. Мы выстроили комплекс мер помощи осужденным, как во время отбывания наказания в местах лишения свободы, так и после освобождения. Для этого мы создали кустовые приемные, посадили в каждую колонию тренера (тогда еще не было групп подготовки к освобождению), к работе подключилась служба социального сопровождения. Проект объединил помогающие организации и деятельность ОНК, в результате повторная преступность снизилась по региону на 13%.
Сколько примерно выездов Вы совершали за год в качестве члена ОНК?
В предпоследний созыв лично я и моя организация в составе ОНК совершила около 400 выездов в колонии СИЗО, отделы полиции, ИВС и даже в помещение для задержанных лиц при транспортной полиции г.Перми в течение трех лет. При этом, нужно учесть, что расстояния у нас немалые. Чтобы добраться до северных колоний необходимо преодолеть свыше 300 км., порой, по нескольку раз в неделю.
И все это за свой счет? Зачем Вам все это надо?
Взялся за гуж – не говори, что не дюж. Все ОНК так работали, исключительно на общественных началах и собственном энтузиазме. Сейчас, вроде бы, какие-то деньги начали выделять, но я в этот вопрос не вникала.
Лично меня вдохновляет то, как круто может измениться жизнь человека, главное в нужный момент сделать шаг в правильном направлении. Сделать свой выбор. Для меня слово “выбор” является синонимом свободы. Именно поэтому моя организация, которую я так и назвала, уже более 20 лет работает с осужденными в исправительных учреждениях. Главная цель – подготовить их к освобождению, дать точку опоры. Для этого нами проработана вся цепочка по социальному сопровождению осужденных: мы встречаем человека из колонии, сопровождаем в государственные учреждения, в том числе и медицинские, при необходимости предоставляем крышу над головой, помогаем восстановить документы.
А как ваша семья и близкие относятся к этому, что Вы столько времени проводите в колониях и работаете с осужденными?
Вся моя семья вовлечена в эту работу вместе со мной: муж руководит в организации службой социального сопровождения, встречает освободившихся у ворот, затем сопровождает их по различным инстанциям, сын – автоволонтер, его невеста участвует в съемках документального фильма про нашу работу.
На вашей странице в “ВКонтакте” закреплено выражение “Стены тюрьмы слышали больше искренних молитв, чем церкви”. Как по-вашему, люди меняются?
Я верю в это и, более того, очень часто вижу, как это происходит. Нельзя сказать, что каждый искренне приходят к Богу, но в любом случае, это дает хотя бы временную, но поддержку и, самое главное, – надежду. Без надежды человеку вообще очень непросто, особенно, когда он освобождается после большого срока, а на свободе он никому не нужен. Очень важно человеку иметь точку опоры. Поэтому у нас приют для людей, которые не успели уехать домой.
Что значит “не успели”?
В Пермском крае есть территориально отдаленные колонии. Очень часто манящий запах ларька на свободе становится причиной того, что человек опаздывает на единственный автобус. И тогда моему мужу звонят из полиции: ”Евгений Викторович, заберите! Уснул на остановке. Замерзнет ведь, или ограбят, или, хуже того, еще что случится?”
Бывает, я приезжаю домой из командировки, а у меня дома спит человек, только освободившийся. В конце концов мне все это надоело, и я написала заявку на президентский грант. Мы его выиграли. На полученные деньги восстановили домик, прямо примыкающий к нашему, впоследствии выкупили, здесь теперь располагается “ночлежка для опоздавших” .
А в Библии сказано что-то о необходимости помогать преступникам или тем, кто совершил зло?
“Помните узников, как будто и вы сами были в узах” – говорится в Библии. И еще в Евангелие по Матфею есть такая фраза: «Отойдите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его: ибо (…) Я был болен и в темнице, а Вы не посетили Меня”…
Как осужденные называют Вас между собой?
Аннушка.
Очень душевно! Если учесть, что Ваше имя переводится как «благодетельница», то это точно о Вас!
Это расположение сложно заслужить, но очень быстро потерять (смеется). Часто осужденные думают, что члены ОНК могут взять на себя функции следственного комитета и прокуратуры, и если ты не начинаешь проводить срочное расследование, чтобы доказать их невиновность в совершении преступления, – получаешь в своей адрес характеристику: “Аннушка замусоренная!”
Помню однажды я привезла в ЕПКТ (единое помещение камерного типа) православного священника на День Николая Чудотворца. Отец немного отвлекся и начал говорить о послушании власти. В результате, и батюшка оказался “замусоренным”.
А были ли случаи, когда Вам приходилось помогать человеку против его воли?
Был у меня один такой случай. Приходит жалоба от одного осужденного на пожизненный срок, в которой он сообщает, что его хотят убить! “Ну, раз такое дело, надо ехать!”- подумала я. Приезжаю в колонию, и выясняется, что у мужчины совершенно не видит один глаз. Администрация учреждения договорилась об операции, решила вопрос с конвоированием и доставкой его за тридевять земель, а он отказывается от лечения, потому что операция должна проходить под общим наркозом. “А ведь я могу от этого умереть!” Ну, что тут скажешь…
Про Вас и Вашу организацию сняли фильм, который называется “Выбор Анны”. А как происходило Ваше взаимодействие со СМИ во время членства в ОНК? Интересна ли журналистам работа Комиссии и проблемы осужденных?
Журналисты часто обращались к нам за разъяснением той или иной информации, чаще всего за подтверждением или опровержением каких-то фактов, которые были обнаружены в сети интернет. Исходя из моего опыта работы, могу сказать, что точность и экспертное мнение члена ОНК интересны для СМИ, но и не менее того интересует что-то захватывающее и “горяченькое”. Также и проблемы осужденных некоторые СМИ интересуют. Но на мой взгляд, важнее освещать проблему освободившихся. Помню, как сильно нам помогла одна журналистка, когда освободившегося осужденного с ВИЧ положительным статусом отказались принимать в больнице. Только благодаря ее статье мы в максимально короткие сроки получили для него антиретровирусную терапию.
В целом, сотрудничество со СМИ во время моего участия в работе ОНК было плодотворным, но был и один негативный опыт. Однажды у меня взяли комментарий по одному случаю. В итоге, журналисты вычленили отдельные фразы из контекста так, что суть моих слов была совершенно искажена, поставили мою фотографию на экран и выдали это за экспертное мнение члена ОНК.
Часто приходится сталкиваться с осуждением в связи с тем, что Вы оказываете помощь преступникам?
В моей работе негатив встречается со всех сторон: и со стороны осужденных, и со стороны сотрудников, а также общества. “Шлепнули бы всю твою семью, вот тогда бы мы посмотрели, как бы ты этим тварям помогала!” – такой комментарий мне оставили однажды под одним из моих интервью. Что касается осужденных, то они очень часто думают, что мы просто обязаны отстаивать их интересы. В противном случае – сыпятся обвинения в продажности. Но позитивных моментов, на мой взгляд, все-таки намного больше.
Что является для Вас лучшей наградой за ту работу, которую Вы совершаете в МЛС?
Когда спустя годы после освобождения, один из освободившихся звонит и рассказывает, что поступил учиться в семинарию, второй делится радостью, что у него родился сын, третий пишет, что стал настоятелем православного храма, четвертый – женился на женщине, у которой двое детей, и он готов о них заботиться.
Я вдохновлена жизнями их всех! Я знаю осужденных, которые во время отбывания наказания становились чемпионами мира. Я знакома с сотрудниками, которые являются настоящими героями. Один из них спас утопающего, другой, находясь в тяжелом состоянии здоровья по направлению в больницу, спас по дороге людей, попавших в аварию. С обеих сторон есть фантастические люди! Просто система их расчеловечивает. А мне нравится разглядеть в каждом из этих людей что-то ценное, как жемчужину в раковине.
Источник: https://onk-faces.tilda.ws/kargapoltseva