— Татьяна, вашему членству в ОНК предшествовала многолетняя работа с колониями. Расскажите подробнее об этом и том, как эта деятельность привела вас в общественный контроль.
— По профессии я журналист и устроилась на работу в пресс-службу Нижегородской епархии как раз в то время, когда реализовывался проект по строительству храмов во всех колониях области. Закладку и другие этапы работы необходимо было освещать, поэтому за первый год работы я объездила все Нижегородские тюрьмы и не по одному разу.
Эта тема зацепила меня и уже через год я поняла, что хочу заниматься тюремным служением. В то время была высокая потребность в катехизаторах, особенно нуждалась в них колония на Бору для бывших сотрудников (прим. ФКУ ИК-11 г. Бор, Нижегородская область). Я пошла учиться и прямо по ходу, сдав первую сессию, сразу же начала работать.
Я принимала участие в воспитательных и просветительских мероприятиях различной направленности (антитеррористической, антисуицидальной и т. д.), читала лекции по религиозной грамотности, проводила занятия для православных общин. Таким образом, у меня сложилась уже определенная репутация и появился кредит доверия: осужденные начали обращаться за помощью в решении каких-то своих вопросов и сложных ситуаций.
В это время как раз появился запрос, чтобы в ОНК вошел представитель от епархии. Мне предложили попробовать и я согласилась. Мой созыв окончился в ноябре 2022 года. Эти три года в ОНК были для меня интересным опытом.
— О чем чаще всего с вами разговаривали осужденные?
— О смысле жизни, о том, почему они оказались в местах заключения, о том, как им жить дальше… Я искренняя и люблю людей — это чувствуется. Причем, ко мне обращались не только осужденные, но часто и сами сотрудники, например, соцработники, ведь им больше всего достается.
— С вашим опытом работы в колониях процесс погружения в работу ОНК проходил легко или все-таки возникали какие-то сложности?
— Мне казалось, что я достаточно много знаю о колониях, благодаря многолетнему тюремному служению. Но придя в ОНК, я поняла, что у меня не хватает опыта в области каких-то чисто технических моментов.
Член ОНК должен иметь определенные юридические и медицинские знания, которых у меня на тот момент не было. Я поняла, что эта работа требует лично от меня повышения квалификации и дополнительной серьезной подготовки. Поэтому весь первый год, который совпал с ковидными ограничениями, у меня было ощущение, что от меня никакой эффективности нет вообще, даже было чувство, что я не на своем месте.
Если серьезно подходить к работе общественного контролера, то, на мой взгляд, первые два-три года в ОНК уходят только на обучение. Мне повезло, что у меня в команде были опытные люди, например, с Любой Жуковой мы часто работали в паре (прочитать интервью нашего проекта с Л. Жуковой можно здесь).
— Считаете ли вы, что продолжительности одного созыва в три года недостаточно и было бы целесообразно увеличить этот срок?
— Ротация кадров, безусловно, нужна, но при этом важно, чтобы члены ОНК после истечения срока своих полномочий могли оставаться в общем правовом поле, чтобы продолжать какие-то начатые дела и проекты.
— Не могу не задать этот вопрос: сколько всего детей в вашей семье, и как они относятся к вашей работе в колониях?
— Сейчас с нами живёт семеро. Десять уже повзрослели, создали свои семьи и живут отдельно. Мы с мужем как-то начали считать, вспоминая всех своих зятьёв, снох и внуков, — получилось около 50 человек.
Все они с пониманием относились к моему тюремному служению, в том числе благодаря тому, что на том или ином этапе в нашей семье жили дети, рожденные в стенах колоний. И мы с мужем всегда старались сохранить контакт с их матерями во время отбывания наказания и после освобождения.
Для нас это очень важно! В результате одна из моих приемных дочерей воссоединилась с кровной мамой после её освобождения, а другая осталась с нами, продолжая при этом общаться с ней.
Дети активно были включены в мою работу. Для них это какая-то личная история. Например, внутри поселка Пруды есть три зоны, а в радиусе 10 км. еще две. Туда мы приезжали обычно с ночевой: брали с собой палатку и пока я читала лекции, муж с детьми гулял где-то поблизости. Так за два дня вместе мы объезжали все пять учреждений.
Дети часто участвовали в различных праздниках и богослужениях. Сын как-то помогал осужденным снимать клип для участия в музыкальном фестивале. На новогодних праздниках в колониях муж традиционно выступает в качестве Деда Мороза, а дочь Снегурочки. Поэтому у моих детей с колониями очень личные отношения. Они всю эту «кухню» знают и понимают, почему для меня это так важно.
— У вас большое доброе сердце, которого хватает на своих детей, на приемных, на осужденных и сотрудников, на всех, кто нуждается в помощи. А как выглядит благодарность от осужденных за то, что вы для них делаете?
— Всегда очень мило и искренне! Вот к примеру, один мой ученик, у которого я на протяжении 10 лет преподавала, постоянно приносил мне смесь растворимого кофе и сахара, которую он определенным образом закручивал в слюду от пачки сигарет, привязывал конфетку и оставлял на моем столе.
«Ты ж все время в бегах, ты никогда себя нормально не покормишь, а тут всё готово, — только разверни и добавь горячей воды» — говорил он. После его освобождения я еще лет пять его подарочки по всем сумкам и карманам находила.
В память о другом осужденном дома у меня целая коллекция хлебных фигурок, среди них даже Георгиевский крест: «Милосердие. Вера. Доброта». По его поделкам даже можно отследить, как росло его мастерство.
На самом деле лучшей благодарностью для меня было, если кто-то из моих учеников вставал на путь исправления, устраивал свою жизнь после освобождения и жил счастливо.
— Наверняка есть какие-то семейные истории, связанные с вашей работой в колониях. Поделитесь, пожалуйста!
— Да, шуточек разных и забавных историй много накопилось.
Например, осужденные придумали называть меня сталкер, как у Стругацких. Детям это понравилось, они подхватили и часто говорили в своем кругу: «Наша мама сталкерша, потому что на зону ходит!»
В моей семье всегда с пониманием относились к таким ситуациям, за что я им очень благодарна. Часто дети встречали или провожали освободившихся, которым нужна была помощь, если я или муж не могли этого сделать сами. Поэтому для моей семьи осужденные — это реальные люди и их истории.
— Боюсь спугнуть, но у меня есть стойкое убеждение, что сейчас в систему приходит много молодых людей и они другие, они лучше. У этих 25-летних парней, которые сейчас только начинают строить свою карьеру в системе ФСИН, действительно какой-то другой подход к этой работе, основанный на гуманистических ценностях.
Ведь это совершенно нормальное желание, когда ты помогаешь людям, когда работаешь в комфортных условиях, а не как в клетку с дикими зверями заходишь изо дня в день. Всем хочется нормальных человеческих отношений. Я верю, что молодежь лучше нас.
Надо понимать также, что на сотрудниках колоний сейчас лежит огромная загруженность. Людей в системе катастрофически не хватает. Поэтому поначалу меня не оставляло ощущение, что я раздражаю своим присутствием. Их там, грубо говоря, пять человек на смену, тут ещё я пришла со своими лекциями или общественным контролем, и меня нужно сопровождать. Понятно, что от моих визитов у них работы только прибавляется.
Но через какое-то время мне стали говорить, что от работы, которую я делаю, есть результат, что обстановка в колонии улучшается, значит все не зря, и есть смысл работать дальше.
Источник: https://onk-faces.tilda.ws/falina